Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Возьмешь крылья, – сказал он – правда, поношенные. Пока на них полетаешь, потому что по-другому тебе теперь будет трудно. Я пытался запаять твой шнур, но не смог, удалось только сделать слабый узел.
Я заплакал, так как испугался своей неопределенности, того, что я даже умереть нормально не могу. Но я все-таки считал, что мне снится трогательный сон и плачу я во сне. Врач стал меня утешать и сказал, что все наладится. Неуловимым движением он откинул занавеску, которую я раньше не заметил, и передо мной открылось зрелище: на стене в ряд висели большие крылья. Они были похожи на куриные, и раскраска была соответственной. Он встал, снял грязно-белые и растянул, демонстрируя их.
– Вот, – не фонтан, но зато натуральные, органично впишутся в структуру ткани.
– Как это? – спросил я.
– Как, как, – устало и раздраженно сказал врач. – Синтетику тебе нужно будет сверху цеплять, а натуральные всегда будут с тобой.
Он повернулся к двери и стал, удаляясь, таять. Я подумал, что в глазах у меня все расплывается и уснул.
Когда я проснулся, почувствовал, что меня куда-то везут на каталке. Я узнал ее поскрипывания. Боль в груди вновь возобновилась. Видеть я ничего не мог, так как был накрыт с головой. Я только услышал разговор:
– Куда везешь? – спросил кто-то.
– Обратно, его вернули на время.
– С лица то простыню убери. А это что?! Бирку отвяжи! Всех больных перепугаешь.
Ногу мою затеребили, а потом откинули простыню. На меня смотрел молодой медик. Встретившись со мной взглядом, он вздрогнул и кому-то закричал:
– Сидорова позови!
«Что за Сидоров?» – подумал я и снова заснул или потерял сознание, – уж не знаю.
Когда, проснувшись, я спросил у медсестры, кто такой Сидоров, ее лицо приобрело какое-то торжественное выражение, и она сказала:
– Сидоров Иван Сергеевич – гений, он человек «Приложения».
Я обрадовался, подумав, что такой человек меня вылечит. «Да и сон неплохой про крылья, оптимистичный».
Вскоре Сидоров посетил меня, но я не сразу понял, что это он, так как в палату зашел человек с большой лохматой головой, в рубашке то ли бежевого, то ли серого цвета, в лоснящемся галстуке, украшенном пятнами различной степени свежести. Спасал положение лишь распахнутый белый халат. Я подумал, что доктор давно не расчесывался и не менял одежду. Его, скорее, можно было принять за алкоголика со стажем или бродягу, чем за самого талантливого врача. В правом углу рта он держал тлеющую тусклым красным огоньком длинную сигарету, что было немыслимо ни для кого другого – курить в кардиологии строго запрещено.
Без какого-либо приветствия он сказал, роняя пепел на мой пододеяльник и выпуская сигаретный дым из носа и изо рта:
– Таких как ты – раз, два и обчелся. И это такая морока, скажу тебе.
Сигарета прыгала во рту в такт его речи. Дым был такой едкий, что я закашлялся, и сердце вновь заныло. Боясь повторения приступа, я спросил:
– А то, что вы курите, мне не повредит?
– Нормально, – махнул рукой Сидоров.
– Скоро вы меня выпишите?
– Скоро, – сказал врач.
– Значит, вы меня вылечили?
– Нет, – сказал Сидоров, – поразив меня до глубины души.
– Как нет? – закричал я. – А что же мне делать?
– А тебе, что, Петрович не сказал? Полетаешь пока. За три дня научим, как с крыльями обращаться, а потом на выписку.
Я захлопал глазами, но не решился возражать.
Следующие два дня прошли в изнурительных тренировках – Иван Сергеевич учил меня обращаться с крыльями. Я должен был трясти телом, как курица, которая отряхивается, но крылья развернулись лишь к вечеру второго дня. Как я был восхищен, Паша! Ночью Сидоров разрешил мне немножко полетать по коридору, а потом мы это отмечали. Я сидел, распустив крылья, как в плаще из перьев, но Сидоров настоял, чтобы я их спрятал, так как он, вставая, постоянно через них запинался и спотыкался. Я, конечно, напился, но не так как всегда, потому что, то, что я пережил, в совокупности с тем, что рассказал мне этот странный доктор, явилось весьма отрезвляющим лекарством».
– И тебя ничего не удивляло? – перебил я Толю.
– Да что толку то, Паша? Хоть удивляйся, хоть нет, что изменится?
– Ну, может, ты бы узнал правду.
– Если ты между жизнью и смертью, то это и есть правда, – произнес друг, и я его понял.
«Когда я уже прилично надрался вместе с Сидоровым, – продолжил Толик, – и мое почтение и восхищение им смягчилось, стало не таким острым и истеричным, я спросил его:
– А ты, собственно, кто?
Я не мог понять, что он делает в больнице. Все знают, как вкалывают сестры и врачи в стационаре. А Сидоров ничего не делал. Вначале он учил меня летать, а потом стал со мной пить.
– Ты знаешь, что означает выражение «врач от Бога»?
– Конечно! Это очень талантливый врач. Мне, кстати, говорили, что ты – гений.
Сидоров польщенно усмехнулся, но возразил:
– Художник от Бога, мастер от Бога и даже хирург от Бога – это – да. Но правильный смысл выражения «врач от Бога» – иной. Такой врач – это тот, кто не только дает клятву Гиппократа, а и клятву Приложения к Гиппократу.
Он старательно выговаривал слова – может потому что был нетрезв, а может, чтобы я лучше понял.
– Понимаешь, Толян, – сказал он доверительно, – все знают, что мы живем здесь, некоторые верят, что есть жизнь загробная, так?
Я кивнул, не зная, к чему он ведет.
– Но также есть Переход, Граница. Она тоже обитаема, но ее населенность весьма мала. Это как в пустыне – лежит она себе вся в песках и вдруг караван. Так вот ты и есть маргинал, а я тот, кто с вами возится – единственный в области.
Я, Паша, к стыду своему снова заплакал, так мне стало страшно одному в пустыне.
– Не плачь Толя, – сказал Сидоров, положив мне руку на плечо. – Люди есть везде, даже на краях, а это гораздо хуже. Ты лучше вспомни, что ты видел?
Не давая мне ответить, он снова спросил:
– Видел ты врачей, которые тебя здесь спасали, ставили тебе капельницы, уколы и все такое? Видел, конечно, – снова не дожидаясь ответа, – сказал он. – А что еще видел?
– Врача, который выбрал крылья, – сказал я всхлипывая.
– Правильно – Петровича, вернее, талантливейшего хирурга Семена Петровича Аничева. Если бы ты знал, с какими докторами он работал! Так вот – он – ТАМ.
– Где? – глупо спросил я.
Иван Сергеевич впал в раздражение, покраснел, запыхтел своей сигаретой, но потом взял себя в руки и сказал:
– Где, где, на том свете. Чтобы спасти человека иногда недостаточно только здешних врачей, нужны и потусторонние. А я устанавливаю связь.
– Ты такой редкий специалист, наверное, деньги большие получаешь?
Я оглядел его убогую и грязноватую одежду, и он понял, что я хотел сказать.
Он опустил глаза, оглядел себя, повозил рукой по рубашке, что-то зацепил двумя пальцами и отбросил.
– А, ты об этом? Так некогда мне. Последний месяц выдался – мама не горюй! Я забыл даже когда спал в пижаме. А деньги получаю как все – терапевты, хирурги.
– А что такое «Приложение»?
– Это клятва служить людям на Границе. Спасать их, пытаться вытащить. Быть бескорыстным.
– И у тебя получается?! – вскричал я.
– На 80%. Если точнее, – примерно на 40. Вытаскиваем ведь с двух сторон. Около половины «клиентов» попадают ТУДА. Но это тоже моими стараниями.
– Как ты это делаешь, – ты ведь меня не лечишь?
– Откуда тебе знать, – усмехнулся Сидоров. – Мы ведь после клятвы учимся еще. Изучаем другие способы излечения. – Он нарисовал своей сигаретой некую неопределенную фигуру в воздухе. – Каждый пациент, Толя, отнимает частичку моей жизни.
– Почему же ты дал клятву? Какой тебе прок?
Сидоров засмеялся, заблестев белыми зубами и красиво откинув голову.
– Если бы я думал о пользе для себя, то меня бы не выбрали. А награда, – задумчиво сказал он, – это знание, которое несет покой.
– И много таких как ты?
– Выбирают много, а остаются единицы.
И так мне Паша стало завидно и так горько за свое ничтожество. Другие люди такие дела делают, а я…
– А мне у вас служить нельзя? – спросил я.
Сидоров задумчиво посмотрел на меня и сказал:
– Я спрошу».
– Ну и что, взяли тебя?
– Взяли, – скромно сказал Толя.
– Ну и чем ты занимаешься?
Толик стал мяться, – он то открывал, то закрывал рот, не решаясь заговорить, краснел, опускал глаза. Я несколько минут наблюдал за этим, а потом нетерпеливо спросил:
– Ну?
– А ты не испугаешься? – произнес друг, застенчиво посмотрев на меня своими голубыми глазищами.
– Тебя или информации о твоей деятельности? – попытался я сострить.
– Понимаешь, Паша, – произнес он в своей манере, – меня летающим видят только те, кто должен трагически погибнуть.
Мне стало очень неуютно, показалось, что все вокруг пошатнулось и поплыло.
- Барышня из Такны - Марио Варгас Льоса - Драматургия
- За линией - Ярослава Пулинович - Драматургия
- 104 страницы про любовь - Эдвард Радзинский - Драматургия
- Он придет - Валентин Азерников - Драматургия
- Досыть - Сергей Николаевич Зеньков - Драматургия / О войне / Русская классическая проза
- Авторский фарс с кукольным представлением - Генри Филдинг - Драматургия
- Нежелательный вариант (сборник) - Михаил Веллер - Драматургия
- Последняя битва. Рассказы о Руси - Павел Пашков - Драматургия
- Самая настоящая любовь. Пьесы для больших и малых - Алексей Слаповский - Драматургия
- Король Лир. Буря (сборник) - Уильям Шекспир - Драматургия